Антимода и Мода



Как это ни парадоксально, значительное большинство идей и новых форм в последнее время родилось отнюдь не в домах моделей, а на улицах городов. Профессиональные создатели моды неожиданно столкнулись с весьма мощной конкуренцией со стороны непрофессионалов — самодеятельных художников движения протеста, создавших течение, получившее название «антимода», объединившее различные тенденции, которые не входят в границы моды, существуют вне, помимо ее и даже наперекор ей.

Начало этому течению положили хиппи, или, как еще они именовали себя, «дети-цветы». Их одежда была своеобразной «изнанкой» официальной, признанной моды.

Разноцветные цыганские платки смело сочетались у них с пышными крестьянскими платьями, эполеты — с индийским сари, майки, испещренные совершенно невообразимыми надписями и аппликациями, — с кружевами и вытертыми до белизны джинсами...

Они надевали все, что им нравилось, любой сколько-нибудь диковинный наряд, способный шокировать общество. Соединяли несоединимое. Сами шили одежду, красили, разрисовывали, расшивали. Словом, это был вызов общепринятым, установившимся вкусам и канонам.

Их отказ от моды салонов и буржуазных кварталов означал желание противопоставить себя прогнившему капиталистическому обществу, побуждающему покупать и уничтожать предметы человеческого труда до того, как они стали непригодными для употребления. Мода представлялась хиппи одним из символов чуждого по духу буржуазного общества, с поразительной быстротой растрачивающего свои богатства в то время, как две трети населения земного шара не имеют самого необходимого. Еще одна причина отрицания официальной моды заключалась в ее обезличивающем характере. В самом деле, она стремится заставить всех без исключения в данный момент одеваться только в определенной манере, превращая одежду в своего рода униформу, подавляющую всякое проявление индивидуального вкуса. Смены стилей и направлений заставляют постоянно менять свой образ, отказываться от своего «я».

Современная урбанизация делает городских жителей похожими на пчел, на сонм одиноких, изолированных, но внешне однотипных людей. Хиппи восстали против буржуазного общества, лишающего человека индивидуальности. Они верно указали на язвы, разъедающие сердца и души людей. И все же за пределы чисто внешнего, во многом показного протеста они выйти не сумели, не смогли найти выход из лабиринтов буржуазного индивидуализма.

Единственное, в чем «дети-цветы» в полной мере проявили свое отношение к ценностям капитализма, так это во внешнем облике. Конечно, было бы неверно утверждать, что «бунт идей» свелся лишь к «революции» в одежде, но тем не менее в определенной степени именно молодежь разрушила каноны старой моды.

Прошло несколько лет, и тысячи хиппи вернулись к прежней жизни, облачились в недавно еще столь бурно отрицавшиеся костюмы и платья, сменили сандалии на лакированные туфли. Однако свой след в истории моделирования они оставили. И немалый.

Спрос рождает предложение. И спрос на потертые джинсы и цыганские шали породил предложение со стороны оборотистых дельцов. Сначала появились небольшие лавчонки, где торговали всякого рода старьем. Затем за дело взялись более солидные люди. Именно в это время мы услышали о Мэри Куант, которую газетчики окрестили «самым революционным модельером мира». Но нет, она не «изобрела» новую моду — она подобрала ее на улице. Мэри Куант лишь использовала в своем бизнесе идеи протеста, заключенные в одежде хиппи.

Сначала Мэри Куант открыла в лондонском районе Челси небольшой магазин, где стала торговать своими экстравагантными и чрезвычайно смелыми для того времени нарядами, длина которых буквально с каждым месяцем укорачивалась. Вскоре многие «авангардисты» по достоинству оценили мини-моду, которая затем завоевала сердца миллионов молодых англичан.

Лондон внезапно перехватил у других западных школ моделирования монополию на диктат новых силуэтов и конструктивных решений. Британские дизайнеры одними из первых стали работать не на женщин «возраста элегантности», а на молодежь.

Завоевав поддержку молодых англичан, Мэри Куант предприняла «десант» через океан. В 1965 году она устраивает на борту фешенебельного океанского лайнера «Куип Элизабет» в Нью-Йорке шоу британской моды. Ее мини-юбки были встречены с восторгом. Появившись на Бродвее и Тайме-сквере, манекенщицы в своих суперкоротких нарядах вызвали остановку уличного движения. Через несколько часов «возмутительницы спокойствия», а также пешеходы и водители, с изумлением взиравшие на их платья, предстали в видеозаписи на экранах миллионов телевизоров.

Куант со своей коллекцией стрелой пронеслась по доброму десятку американских городов. И везде — шумный успех. Затем ее маршруты пролегли и по другим странам. Журнал «Вог», рассказывая об ажиотаже, царившем на зарубежных показах ее моделей, дал следующий заголовок к статье: «Мир вдруг захотел выглядеть так, как выглядим мы». Вскоре ателье Мэри Куант разрослось, и его хозяйка уже ворочала миллионами.

Естественно, что у предприимчивого модельера нашлось немало последователей. По всему Лондону, а затем и в других городах и странах, как грибы после теплого дождя, стали появляться и множиться ателье и магазины, специализирующиеся на продаже «антиодежды». Мода на «антимоду» породила целую отрасль легкой промышленности, принесшую многомиллионные доходы последователям Куант. «Хиппитализм» — так язвительно назвали журналисты новое ответвление бизнеса.

Но не только возможность извлечения прибылей двигала бизнесменами от «антимоды». Буржуазное общество получало дивиденды и политического плана. Вот как цинично писал об истинных задачах пропагандируемого «общества вседозволенности» социолог Д. Строке: «Пусть молодые балбесы делают что хотят: танцуют, занимаются спортом, любовью, посещают ночные клубы, пьют, наконец, дерутся — это их право, и мы не можем отказать им в этом. Но мы можем и обязаны уберечь их от увлечения политикой, которая в конечном счете окажется марксистской политикой». Буржуазия была готова культивировать «революцию» в моде, только бы не допустить пробуждения у молодежи социального самосознания.

Профессиональные модельеры и представители швейного бизнеса подхватили и развили в своих моделях идеи «антимоды». Подавляющее большинство новых форм, появившихся в движениях протеста, вскоре адаптировалось до такой степени, что даже перешло в разряд классики. Оно невольно растворилось в общей моде, естественно, утратив заложенный в ней импульс протеста.

Группы «антимоды» в то же время стали предвестниками и вдохновителями многих современных течений. Фольклорные мотивы вошли во все коллекции от кутюр («высокой моды»), а макси-юбка, явившаяся как бы из прошлого века, стала на какое-то время общепризнанной. Создатели официальной моды взяли на вооружение те идеи, которые, как подсказывало им профессиональное чутье, будут иметь всеобщий успех.

Волна «самодеятельной моды» во многом повлияла на образ мышления модельеров. Прежде всего, она привлекла их внимание к новому потребителю — молодежи, ранее почти полностью ими игнорировавшейся. Именно тогда появились так называемые «стилисты» — художники, создающие моду, ориентированную на промышленность. Смягчая и приспосабливая к реальным условиям предложения «антимоды», они ввели в повседневный обиход и мини-юбку, и брюки, и платья из хлопчатобумажных тканей...

Так, мода, порожденная стихийным протестом молодого поколения против обезличивающего «общества потребления», вернулась на круги своя и превратилась в свою противоположность. Выйдя на улицы в новом своем обличье, она стала составной частью буржуазной массовой культуры и утратила весь свой критический запал.

Точно такую же трансформацию претерпели и джинсы, этот элемент «антимоды», более столетия назад появившиеся в качестве рабочей одежды, а в 60-х годах нашего века превратившиеся в непременный атрибут нашей жизни.

«Антимода» оказывала и продолжает оказывать немалое влияние па развитие моделирования. И это естественно, ибо художник-модельер, к какой бы школе он ни принадлежал, неизбежно вынужден, чтобы не потерять то, что именуется пульсом времени, внимательно вглядываться в происходящие вокруг него процессы, щедро черпать новые идеи из самых различных источников, в том числе и из самодеятельного творчества.

Было бы недальновидно отказываться от предложений «антимоды» лишь потому, что она перечеркивает сложившиеся каноны моды «официальной». Совсем наоборот, взяв на вооружение новые идеи и решения, несколько смягчив их, можно внести свежую струю в привычные течения моделирования. В этом положительное начало и значение «антимоды».

И в одежде наших соотечественников можно без труда обнаружить ее влияние. В этом нет ничего страшного. Однако при заимствовании таких образцов можно получить и негативные результаты. Речь идет прежде всего не о предложениях модельеров, а о слепом копировании «всплесков антимоды». Вспомните, например, какие уродливые формы приняло подражание наших молодых людей стилю хиппи, когда клешами, увешанными цепочками и бубенчиками, подметали мостовые десятки, а может быть, и сотни тысяч ребят.

Воздействовать на развитие моды с помощью декретов и законов — дело малоперспективпое. И история неоднократно доказывала это. Так, например, французский король Людовик XIV, сам претендовавший на роль законодателя мод, запрещал придворным дамам носить высокие прически. Но — безуспешно.

Русский император Павел I, который в союзе с Австро-Венгрией и другими государствами Европы пытался разгромить Французскую буржуазную революцию, дошел до того, что решил искоренить и французскую моду. Приказом военного губернатора Петербурга ношение фраков объявлялось «крамольным» и предписывалось появляться в свете лишь в немецком платье. Анафеме были преданы также жабо, жилеты, одежда, повторявшая цвета французского республиканского флага. Однако и эти декреты не имели сколько-нибудь видимого успеха и после воцарения Александра I были отменены.

Николай I также тяготел к «официальному моделированию». Именно его чиновничьей фантазии обязаны своим существованием многие образцы сюртуков, форменных платьев, военных мундиров. Замечательный советский писатель Ю. Тынянов в рассказе «Малолетний Витушишников» так описывал один из примеров «творчества» императора:

«...Незаметно, может быть, мимоходом, вспомнив о форменных фрейлинских платьях, нахмурился: с женской формой дело не удалось и вызвало много толков. Тут же он вдруг подумал о форме для кормилиц, и сам удивился: у кормилиц самых высших должностей не было никакой формы. Полный разброд — включая невозможные кофты-растопырки и косынки. Назавтра он сказал об этом Клейнмихелю: пригласить художников, а те набросают проект. Клейнмихель распорядился быстро. Через два дня художники представили свои соображения.

Головной прибор: кокошник, окаймляющий гладко причесанные волосы и сзади стянутый бантом широкой ленты, висящей двумя концами как угодно низко. Сарафан с галунами. Рукава прошивные.

Художники ручались, что дородная кормилица в этой форме широкими и вместе стройными массами корпуса поставит в тень кого угодно».

Многие высокопоставленные особы оспаривали лавры кутюрье того времени. Причины, которыми они руководствовались, были самого разного толка. От пустых прихотей до серьезных политических причин. Так, придя к власти, Наполеон объявил войну... английскому текстилю. В 1806 году он писал губернатору Парижа: «Пусть ваши дамы поостерегутся, чтобы я на них не заметил платьев из английских материалов...» И вновь — поражение. Несмотря на запреты и наказания, француженки продолжали носить платья из тканей, которые контрабандой переправлялись с берегов Альбиона на другую сторону Ла-Манша.

Правда, нет правил без исключений. И прежде всего это касается нововведений великого российского реформатора — Петра I. В специальном царском указе устанавливалось, что боярам, царедворцам, служилым людям, приказным и торговым следует отныне «ходить в венгерском платье, весной же, когда станет от морозов легче, носить саксонские кафтаны».

Замена старинного русского костюма иноземным носила тогда принудительный характер. Ослушников наказывали, разрезая им сверху донизу привычные ферязи и зипуны. Новшества царя, пытавшегося поставить свою державу на уровень наиболее развитых европейских государств, придать ей более цивилизованный, в том числе и в области одежды и манер, вид, пришлись отнюдь не по вкусу родовой знати. Психология бояр не была подготовлена к подобной внезапной трансформации.

Петр I, несомненно, шел на шаг впереди своего времени. Поэтому и введенную им моду знать так и не приняла, хотя и была вынуждена, опасаясь преследований со стороны своенравного самодержца, надевать при выходе в свет европейские костюмы и платья. Лишь с годами, когда общество созрело для такого рода нововведений, подобная одежда завоевала прочное место в гардеробе нашего соотечественника.

Пролетали десятилетия, шли, сменяя друг друга, века, и еще не один самодержец и правительственный сановник, пытавшийся декретами и ордонансами остановить движение моды или направить ее в противоположное историческому развитию русло, терпел сокрушительное поражение.

Развитие моды происходит по объективным законам. И даже самые неожиданные ее «всплески» отнюдь не опровергают эту истину. Отнюдь не запрещать нужно короткие или слишком длинные, на чей-то взгляд, юбки, расклешенные или, наоборот, зауженные брюки, а попытаться внимательно всмотреться в каждое новое предложение моды и увидеть в нем рациональное зерно, наметки и контуры обновления своего внешнего облика.

Бороться с модой, пусть даже чересчур вызывающей, бессмысленно. В самом деле, если каждый из нас вспомнит отношение к очередной новой модной волне, то на память наверняка придут и те, кто безуспешно пытался грудью встать на пути этой «стихии». Пробовали вести борьбу с короткими юбками и длинными, с узкими брюками и широкими, с ботинками-мокасинами и туфлями на платформах. И что же? Заканчивалась такая борьба тем, что вчерашние противники новшеств сами надевали это. Совсем еще недавно казавшаяся экстравагантной, мода выходила на улицы и становилась общепризнанной и привычной.

Одни идут вровень с ней, другие — на шаг позади, третьи — на шаг впереди моды. Этих — третьих — мы называем авангардистами. Кто они такие? Они, как правило, люди ищущие, пытающиеся выглядеть не так, как другие. Мода для них — средство выражения своей индивидуальности.

Авангардисты — это прежде всего новаторы, люди, на которых модельеры могут как бы опробовать жизненность своих идей и предложений.

Всем известно изречение: «Вкус молчалив, кричит безвкусица». Вот это молчание, эта тишина, мне кажется, удел настоящей женщины. Она всегда нас радует своим покоем. Согласитесь, ведь утомляет человек, который много говорит! Так и хочется куда-то спрятаться, заткнуть уши... Вот так и в одежде. Какофония форм вызывает беспокойство, желание убежать, а если это не удается, начинается головная боль.

Люди порой слишком серьезно относятся к моде, считая ее непреложным законом. Это не так. Существуют лишь основные пути развития моды. К примеру, направление классическое.. Но и оно подвластно влиянию времени. Так, один и тот же жакет английского костюма имеет множество вариантов. Рядом — мода переходящая, кочующая, модели, которые то исчезают, то появляются слегка видоизмененными, снова исчезают и снова появляются, например прямой силуэт. И наконец, направление экстравагантное. Это, скорее, эксперимент, подчас броский, даже вызывающий. Он намеренно утрирует некоторые черты, чтобы вызвать реакцию, которая в конечном счете и решает, быть или не быть новой модели. Но совсем не обязательно безоговорочно останавливаться на каком-то одном направлении, тем более что они чаще отнюдь не исключают друг друга.

Кто-то назвал одежду нашей второй кожей. По-моему, это очень верное определение. Так вот представьте себе, что вы приходите на работу с фиолетовой физиономией. Шок от вашего появления в ультрамодном костюме будет примерно такой же, особенно если учесть, что до этого момента вы были предельно скромны. Как же быть?

Единственный путь — искать в каждом новом веянии то, что близко и нужно только вам, безжалостно отбрасывая все остальное, пусть даже очень привлекательное на вид. Моду нельзя принимать целиком. Это бессмысленно и неумно. Ведь человек, любящий поэзию, не разговаривает одними лишь стихами. Каждая новая коллекция, предложенная художником-модельером, это всего лишь направление, толчок для размышлений, путь, на котором вы должны искать свой образ.

Есть люди, рассматривающие каждое предложение модельера «дословно», как некий готовый рецепт. А ведь это неверно. Художник-модельер в идеале — это своего рода губка, впитывающая всю информацию мира. Он пропускает ее через свой субъективный мир, и в образах, понятных и доступных времени, возвращает потребителю. К сожалению, многие недопонимают, в чем суть профессии модельера.

Да если серьезно говорить, то и уровень информации о нашей работе достаточно однозначен — часто все разговоры, статьи, интервью о моде начинаются со слов «в этом сезоне модно то-то и то-то». А почему? В чем причина изменений, с чем связано появление новых цветосочетаний, новых пропорций в одежде, новых деталей, аксессуаров — об этом умалчивают.

Каждый художник-модельер ищет точных, разумных решений, выражая в конкретных моделях, эскизах свою интуицию, свой духовный мир, свое художественное и эстетическое представление о том, как должен выглядеть современный человек. К тому же настоящий творец всегда предвосхищает будущее. А это невозможно без поиска, эксперимента...

Прежде чем просматривать журналы, стоит, наверное, внимательнее присмотреться к себе. Будьте как можно более критичны. Где вы бываете, в каких компаниях, как вы проводите свой досуг? Конечно, можно сшить бальное платье, но вы ничего не танцуете, кроме современных динамичных танцев; неплохо сшить смелый, открытый сарафан, но температура в городе, в котором вы живете, не поднимается выше четырнадцати градусов; наконец, можно заказать у портного тройку из хорошего темного материала, но как вы будете выглядеть среди своих друзей, признающих только джинсы?

Нет, никто не призывает вас плыть по течению и подчинять свои вкусы мнению окружающих. Пожалуйста, будьте модными, будьте элегантными, но постарайтесь, чтобы ваши попытки не привели к крикливости в одежде, к ненужной экстравагантности. Попробуйте найти то великое «чуть-чуть», которое сделает ваш обычный наряд модным, попробуйте найти свой стиль, присущий только вам, только вашему облику.

Не спешите. Могу сказать вам как специалист: лучше на шаг отстать от моды, чем забегать вперед, не зная ее законов и правил. Попробуйте понять явления, происходящие в моде, и тогда вам легко будет предсказывать ее ходы. Не увлекайтесь какими-то изысками, представьте, уясните для себя общие направления.

Естественно, что это понимание придет к вам не сразу. Оно не возникнет вдруг, как результат чтения модных журналов и просмотров коллекций в домах моделей. Лишь широкий кругозор, высокая культура позволят вам подчинить эту неуловимую, изменчивую моду.

Я не призываю вас быть сверхмодными, хотя в устах художника-модельера «такие слова звучат, может быть, немного парадоксально. Будьте красивыми, современными. Это куда более сложная задача, но, решив ее, вы никогда не отстанете от моды и всегда будете в ее русле.

Иногда бывает довольно трудно различить положительные и отрицательные стороны моды. И совсем не слчайно, что многие из тех, кто в целом положительно относится к моде, выражают справедливое беспокойство в связи с негативными ее сторонами, рабским преклонением перед ней. Их беспокойство вполне понятно и оправдано.

В самом деле, бездумное подражательство супермодным идолам с журнальных обложек стало для определенной части нашей молодежи, да и не только для нее, чуть ли не основным смыслом жизни. Идолы и идеалы — не следует путать эти понятия. Они прямо противоположны друг другу и в широком смысле этих слов, и применительно к моде.

У каждого века, у каждой эпохи был свой идеал. В период «детства» человечества к женщине относились прежде всего как к продолжательнице рода, и поэтому вполне естественно, что, создавая ее образ, первобытные художники прежде всего подчеркивали то, что соответствовало этому эталону.

В Древней Греции, к примеру, основным критерием гармоничной внешности стала естественность пропорций. Средние века спрятали тело под тяжелыми многослойными одеяниями, идеал же эпохи Возрождения опять приблизился к эллинскому.

Женская красота вновь воспета поэтами, художниками, философами. Она изучается, анализируется, ей посвящают целые трактаты. Известный итальянский писатель того времени Аньоло Фиренцуола в своем труде «О красотах женщин» писал: «Красота и красивые женщины... заслуживают того, чтобы каждый их восхвалял и ценил их превыше всего потому, что красивая женщина есть самый прекрасный объект, каким только можно любоваться, а красота — величайшее благо, которое господь даровал человеческому роду, ведь через ее свойства мы направляем душу к созерцанию, а через созерцание — к желанию небесных вещей, почему она и была послана в нашу среду в качестве образца и залога...»

Но этот расцвет тоже закончился. В XVII веке женщина вновь скрыта чопорными тяжелыми одеждами, но, к счастью, ненадолго. В следующем столетии основными канонами красоты становятся изящество и утонченность — осиная талия, открытые плечи и руки, маленькая головка. Человечество периодически возвращается к тем или иным идеалам.

В отличие от прежних веков идеал красоты претерпевает в XIX столетии изменения почти каждое десятилетие. Акценты все время меняются. То оголяются плечи, то обнажаются ноги, то в моде открытые лбы, то они прикрываются челкой, то талия подчеркивается, то скрывается трапециевидными силуэтами платьев...

В прошлые века со стилем одежды связывался определенный идеал красоты, считавшийся непререкаемым. Еще два столетия назад красивыми, по общему мнению, были дамы с пышными формами. В 60-е годы нашего века женщины с рубенсовским телосложением садились на жесточайшую диету, чтобы хоть немного приблизиться к господствовавшему в этот период идеалу — английской манекенщице Твигги, «девушке-тростинке».

Есть ли в этом что-то негативное? Думается, что нет. Ведь так или иначе, сознательно или бессознательно мы стараемся подражать какому-либо идеалу. Кроме того, следует учесть, что общепризнанный идеал, естественно, влияет и на развитие моделирования. В расчете на него работают как дизайнеры, так и легкая промышленность.

Нет ничего крамольного в стремлении быть похожим на популярный образ, Но вы можете легко утратить свое «я» в погоне за ним и превратиться в идолопоклонника. Это, как правило, происходит незаметно, независимо от нашего сознания. Мы встречаемся с новым образом, и он вдруг словно завораживает нас, становясь образцом. Проходит неделя, другая, и вот мы уже готовы во всем следовать своему идолу — тому, как он ведет себя, как он двигается, как одет. И мы начинаем подражать ему, попадая в рабство к чужим вкусам.